Виктор Балдоржиев
Ах, как поёт в ночи монголка
Ах, как поет в ночи монголка,
И серебром звенит мотив,
И дивный голос дивно тонкий,
За переливом – перелив!
Мелькают в этих переливах,
То затихая, то звеня:
И блеск луны, и ветер в гривах,
И бег строптивого коня.
И дивный голос дивно звонок,
До дрожи душу бередит…
То, плача, белый верблюжонок,
Осиротев, в степи стоит.
То воды вольного Онона,
То Керулена берега.
И мчится всадник окрыленно,
И низко стелется урга.
То смех заливистый монголок,
То степь ковыльная звенит!
И я – жемчужины осколок –
На миг с жемчужиною слит…
1996
И серебром звенит мотив,
И дивный голос дивно тонкий,
За переливом – перелив!
Мелькают в этих переливах,
То затихая, то звеня:
И блеск луны, и ветер в гривах,
И бег строптивого коня.
И дивный голос дивно звонок,
До дрожи душу бередит…
То, плача, белый верблюжонок,
Осиротев, в степи стоит.
То воды вольного Онона,
То Керулена берега.
И мчится всадник окрыленно,
И низко стелется урга.
То смех заливистый монголок,
То степь ковыльная звенит!
И я – жемчужины осколок –
На миг с жемчужиною слит…
1996
Просьба погибшего воина
(По мотивам старинных монгольских песен)
- Мой нукер!
Когда возвратишься домой,
Зайди в нашу юрту, поведай
О том, что мой меч зарастает травой,
Что я не вернулся с победой...
Скажи, что в бою горемычный убит,
Что тело гниет на чужбине,
Колчан мой блестящий, синея, лежит,
Украсив леса и равнины...
Скажи, что несчастный друзей не предал
И небо не проклял укором,
Что шлем мой железный чернеет у скал,
Покрытый осенним узором.
Скажи, что застыли, мертвея, глаза
И были слезами омыты,
Что черная длинная, плетью, коса
С травою теперь перевита!
Поведай отцу, что я был еще жив
И после пятнадцатой раны!
А матери бедной потом расскажи
Про земли, народы и страны...
5 апреля 1998 г.
- Мой нукер!
Когда возвратишься домой,
Зайди в нашу юрту, поведай
О том, что мой меч зарастает травой,
Что я не вернулся с победой...
Скажи, что в бою горемычный убит,
Что тело гниет на чужбине,
Колчан мой блестящий, синея, лежит,
Украсив леса и равнины...
Скажи, что несчастный друзей не предал
И небо не проклял укором,
Что шлем мой железный чернеет у скал,
Покрытый осенним узором.
Скажи, что застыли, мертвея, глаза
И были слезами омыты,
Что черная длинная, плетью, коса
С травою теперь перевита!
Поведай отцу, что я был еще жив
И после пятнадцатой раны!
А матери бедной потом расскажи
Про земли, народы и страны...
5 апреля 1998 г.
Прощание с белым конём
Лишь ветры поманят, и сумрак блеснет озаренный
Таинственным бликом далеких тревожных огней,
Спешу на тот зов, хоть буду убит там, рожденный
Завьюженной ночью в год вольных и мудрых коней.
Спешу на тот зов, где меня забивали камнями,
Где больно бывало за глупую гордость людей,
Где тенью незримой мой конь проскакал над полями,
Над прахом веками осмеянных, вздорных, идей...
Все ближе огни. И вспомню в степи опустелой -
Аркан просвистевший, мелькнувшую звонко узду!
Как страшно и жутко заржал жеребенок мой белый,
Шарахнулся дико, впервые почуяв беду...
Мерцали рассветы в дождях и дорожных тревогах,
И громче, и чаще во мгле полыхала пальба!
И в тысячах юртах дымились котлы на треногах,
И в избах станичных пекли аржанные хлеба...
И конь мой мужал, и во мраке был белой звездою,
А все остальное всегда оставалось враньем,
Остались в пыли укротитель с удавкой-уздою,
Возможные всадники с жалким, ненужным, седлом!
На меринах сивых свирепые люди скакали,
Стреляли в таких же несчастных, неверных, людей!
И в заревах дымных пожарищ бесследно сгорали
Станицы, улусы и особи лучших лихих лошадей...
Растеряны выживших морды... Они изумленно
Глядят, как пронесся неистовый белый скакун,
Земля от жестокой опять содрогнулась погони,
Но бег свой замедлил усталый и потный табун!
Вот также уйти бы! Ведь насмерть забьют тут камнями,
И снова мне только не мертвых, живых будет жаль!
А белый мой конь обгоняет судьбу. И над нами -
Бессмертный и вольный летит в бесконечную даль...
1990 г
Таинственным бликом далеких тревожных огней,
Спешу на тот зов, хоть буду убит там, рожденный
Завьюженной ночью в год вольных и мудрых коней.
Спешу на тот зов, где меня забивали камнями,
Где больно бывало за глупую гордость людей,
Где тенью незримой мой конь проскакал над полями,
Над прахом веками осмеянных, вздорных, идей...
Все ближе огни. И вспомню в степи опустелой -
Аркан просвистевший, мелькнувшую звонко узду!
Как страшно и жутко заржал жеребенок мой белый,
Шарахнулся дико, впервые почуяв беду...
Мерцали рассветы в дождях и дорожных тревогах,
И громче, и чаще во мгле полыхала пальба!
И в тысячах юртах дымились котлы на треногах,
И в избах станичных пекли аржанные хлеба...
И конь мой мужал, и во мраке был белой звездою,
А все остальное всегда оставалось враньем,
Остались в пыли укротитель с удавкой-уздою,
Возможные всадники с жалким, ненужным, седлом!
На меринах сивых свирепые люди скакали,
Стреляли в таких же несчастных, неверных, людей!
И в заревах дымных пожарищ бесследно сгорали
Станицы, улусы и особи лучших лихих лошадей...
Растеряны выживших морды... Они изумленно
Глядят, как пронесся неистовый белый скакун,
Земля от жестокой опять содрогнулась погони,
Но бег свой замедлил усталый и потный табун!
Вот также уйти бы! Ведь насмерть забьют тут камнями,
И снова мне только не мертвых, живых будет жаль!
А белый мой конь обгоняет судьбу. И над нами -
Бессмертный и вольный летит в бесконечную даль...
1990 г
Баллада о монахе и пастушке
Из Тибета домой возвращался
Молодой, посвященный, монах,
И с пастушкой в пути повстречался,
И вино дозревало в котлах...
Был обетами крепко он связан,
Но пока дозревало вино,
Так случилось, что стал он обязан
Из трех дел только выбрать одно:
Не зарежет козу он из стада,
Должен девушкой он овладеть,
А не выполнит это, то надо
Непременно ему опьянеть.
Убивать? Он не станет убийцей!
Бог и женщин ему запретил.
Оставалось тогда лишь напиться.
Он напился... И все совершил!
Совершил все, дела раз за разом,
Позабыв, что известно давно:
Отнимают рассудок и разум -
Либо женщины, либо вино.
Никакой тут морали не надо.
Вижу я, как в родимых степях
И пастушка пасла свое стадо,
И шагал одиноко монах...
Молодой, посвященный, монах,
И с пастушкой в пути повстречался,
И вино дозревало в котлах...
Был обетами крепко он связан,
Но пока дозревало вино,
Так случилось, что стал он обязан
Из трех дел только выбрать одно:
Не зарежет козу он из стада,
Должен девушкой он овладеть,
А не выполнит это, то надо
Непременно ему опьянеть.
Убивать? Он не станет убийцей!
Бог и женщин ему запретил.
Оставалось тогда лишь напиться.
Он напился... И все совершил!
Совершил все, дела раз за разом,
Позабыв, что известно давно:
Отнимают рассудок и разум -
Либо женщины, либо вино.
Никакой тут морали не надо.
Вижу я, как в родимых степях
И пастушка пасла свое стадо,
И шагал одиноко монах...
Спит в лунном свете Родина моя...
Последний луч погас на небосклоне,
Живым теплом овеяна земля...
Степной простор. Горит звезда в Ононе.
Спит в лунном свете Родина моя!
И лошади в спокойствии бессонном
Пасутся по полянам и лугам.
Сосновый бор над медленным Ононом
Монголов вспоминает по ночам.
Здесь были ставки, стойбища и станы,
И звон кольчуг, и бранный шум и гул!
И рыскал по просторам непрестанно
На лошадях скуластый караул.
Свистели стрелы, ветры пели в гривах.
Пока монголов мир еще не знал.
Найдете в исторических архивах
Делюн-Болдок, Онон и Икарал...
Под зычный крик степного полководца
История народов родилась,
И никогда в крови не оборвется
Невольная наследственная связь!
Какие здесь накапливались силы
В ядро огромной мировой беды,
И эту силу в мире растворили,
Оставив только копии Орды...
Далекий век как следствие страданий,
Неясный гул походов и времен...
Я, может быть, живу на поле брани
Каких-то мне неведомых племен.
Последний луч погас на небосклоне,
Скользнула тень по волнам ковыля.
Степной простор! Горит звезда в Ононе,
Вся в лунном свете Родина моя...
16 июня 1997 года.
Живым теплом овеяна земля...
Степной простор. Горит звезда в Ононе.
Спит в лунном свете Родина моя!
И лошади в спокойствии бессонном
Пасутся по полянам и лугам.
Сосновый бор над медленным Ононом
Монголов вспоминает по ночам.
Здесь были ставки, стойбища и станы,
И звон кольчуг, и бранный шум и гул!
И рыскал по просторам непрестанно
На лошадях скуластый караул.
Свистели стрелы, ветры пели в гривах.
Пока монголов мир еще не знал.
Найдете в исторических архивах
Делюн-Болдок, Онон и Икарал...
Под зычный крик степного полководца
История народов родилась,
И никогда в крови не оборвется
Невольная наследственная связь!
Какие здесь накапливались силы
В ядро огромной мировой беды,
И эту силу в мире растворили,
Оставив только копии Орды...
Далекий век как следствие страданий,
Неясный гул походов и времен...
Я, может быть, живу на поле брани
Каких-то мне неведомых племен.
Последний луч погас на небосклоне,
Скользнула тень по волнам ковыля.
Степной простор! Горит звезда в Ононе,
Вся в лунном свете Родина моя...
16 июня 1997 года.
У Онона
Месяц зыбок в Ононе и розов,
Что боюсь прикоснуться к воде.
Снились мрачные тени колхозов,
Где беда привалилась к беде,
Тризны мертвых с живыми глазами,
Юбилеи чертей в городах...
Болен я! Просыпаюсь ночами,
Явь меня настигает и в снах:
Там безумствуют грады и веси,
Скоморохи слагают стихи,
Круглосуточно празднуют бесы,
И напрасно кричат петухи!
А гордыню сменяет унынье
И тягчайший свершается грех -
Удушающий воздух пустыни
Отравляет безжалостно всех.
Самому себе страшно признаться,
Что схожу незаметно с ума.
Мне бы жить, ничего не бояться,
Но какая надвинулась тьма!
Жить бы в юрте у сопки на склоне,
Молчаливо мечтать у огня,
Видеть розовый месяц в Ононе
И поить вороного коня...
12 июля 1998 года.
Что боюсь прикоснуться к воде.
Снились мрачные тени колхозов,
Где беда привалилась к беде,
Тризны мертвых с живыми глазами,
Юбилеи чертей в городах...
Болен я! Просыпаюсь ночами,
Явь меня настигает и в снах:
Там безумствуют грады и веси,
Скоморохи слагают стихи,
Круглосуточно празднуют бесы,
И напрасно кричат петухи!
А гордыню сменяет унынье
И тягчайший свершается грех -
Удушающий воздух пустыни
Отравляет безжалостно всех.
Самому себе страшно признаться,
Что схожу незаметно с ума.
Мне бы жить, ничего не бояться,
Но какая надвинулась тьма!
Жить бы в юрте у сопки на склоне,
Молчаливо мечтать у огня,
Видеть розовый месяц в Ононе
И поить вороного коня...
12 июля 1998 года.
Конь порвал золотую треногу
Конь порвал золотую треногу
Ускакал грациозно легко.
Я давно собирался в дорогу,
Чтоб уйти далеко-далеко!
Под луной там трепещут озера,
Изумрудные звезды горят,
Спят спокойно долины и горы,
Звери там безмятежные спят...
Где решимость моя и отвага?
Поклоняясь моим же стихам,
Будут жертвовать люди мне блага,
А потом стану жертвою сам.
Завернут здесь в парчу мое имя,
Промелькнет за улыбкой оскал.
Был богат я конями своими,
Но последний мой конь ускакал!
Почему я стою у порога,
Неужель мне закрыты пути?
Конь порвал золотую треногу!
А куда без коня мне идти?
0:46 12.06.00
Ускакал грациозно легко.
Я давно собирался в дорогу,
Чтоб уйти далеко-далеко!
Под луной там трепещут озера,
Изумрудные звезды горят,
Спят спокойно долины и горы,
Звери там безмятежные спят...
Где решимость моя и отвага?
Поклоняясь моим же стихам,
Будут жертвовать люди мне блага,
А потом стану жертвою сам.
Завернут здесь в парчу мое имя,
Промелькнет за улыбкой оскал.
Был богат я конями своими,
Но последний мой конь ускакал!
Почему я стою у порога,
Неужель мне закрыты пути?
Конь порвал золотую треногу!
А куда без коня мне идти?
0:46 12.06.00
В ночной степи
Гудела старая машина,
Стрелой прожектора лучи
Делили степь на половину,
На доли равные в ночи.
А степь жужжала и дышала,
Звенела песней комаров,
И птицы быстрые взлетали
С обочин желтых и кустов.
Луна летела низко, рядом,
И пахло сыростью стогов.
И можно было пить прохладу
Настоев трав или цветов.
Я помню газик наш открытый
И – руки крепкие отца,
И как он просто, деловито,
За руль садил меня – мальца.
И я смеялся от восторга,
И мать смеялась вслед за мной.
Как жаль, что длились так недолго
Двадцатый век и наш застой.
5 июля 2005 года.
Стрелой прожектора лучи
Делили степь на половину,
На доли равные в ночи.
А степь жужжала и дышала,
Звенела песней комаров,
И птицы быстрые взлетали
С обочин желтых и кустов.
Луна летела низко, рядом,
И пахло сыростью стогов.
И можно было пить прохладу
Настоев трав или цветов.
Я помню газик наш открытый
И – руки крепкие отца,
И как он просто, деловито,
За руль садил меня – мальца.
И я смеялся от восторга,
И мать смеялась вслед за мной.
Как жаль, что длились так недолго
Двадцатый век и наш застой.
5 июля 2005 года.
Комментариев нет:
Отправить комментарий